Соседи по каюте случались самые разные. И порой контакт с ними бывал полезен для работы.
Вот и сейчас такая удача. С нами вышел в море начальник политотдела соединения. Великодушно оставив за мной нижнюю койку, он уютно пристроился наверху, разложив все необходимое рядом и почти не покушаясь на ящики стола и шкафчик. Прямо над головой на видном месте он приспособил круглое зеркальце, в которое частенько поглядывает. Признаться честно, меня поначалу удивила эта привычка, но потом, случайно заглянув на «верхний этаж», я обнаружил, что в оправе нет зеркала, там вставлена фотография жены.
— Так вот почему, Валерий Тимофеевич, вы от «зеркала» глаз не отводите!
— Только по четным дням, — уточнил мой старший коллега. — А по нечетным…
Он развернул зеркальце на шарнирах, и я увидел с обратной стороны фотографию смешной девчушки, глядевшей на меня восторженно и удивленно.
— Дочка, — пояснил он.
Валерий Тимофеевич был опытным политработником, и это почувствовалось сразу. Помню, как он, разбираясь со своими бумагами, вроде бы невзначай, обратил мое внимание на интересный материал, собранный им по ряду вопросов партийно-политической работы. А когда я, посмотрев тексты лекций и бесед, взятых им в поход, попросил разрешения использовать их, он сразу же любезно согласился.
Таким образом между нами очень скоро наладились полезные и добрые взаимоотношения.. Он не мешал мне работать по уже составленному плану, изредка выдвигая свои предложения и идеи, которые способствовали бы наилучшему его выполнению.
И вскоре наша маленькая каюта стала своеобразным штабом по руководству партийно-комсомольским активом.
Штурман Юрий Александрович Виноградов доложил:
— Подходим к точке гибели подводной лодки.
— Пора начинать, — тронул меня за плечо командир.
Мы давно готовились к этой минуте. Еще на берегу умелыми руками моряков была изготовлена эбонитовая пластинка с надписью: «Героям-подводникам от экипажа атомохода». Были написаны стихи, подготовлены выступления членов экипажа, записана на пленку музыка.
Внесли свой вклад в подготовку к ритуалу и школьники подшефного класса. Накануне выхода в море Алла Фальмонова и Володя Шигин принесли цветы в горшочках и попросили взять эти цветы в поход, чтобы почтить память погибших. Нас очень тронуло внимание ребят.
И вот командир по трансляции обратился к экипажу:
— Товарищи подводники! Мы подходим к месту гибели наших подводников старшего поколения, в годы Великой Отечественной войны с честью выполнивших свой святой долг перед Родиной. Они не вернулись назад, но память о них вечна. Митинг, посвященный их подвигу, объявляю открытым.
Первое слово предоставили мне.
В кратких словах я рассказал о героическом экипаже, о его славном командире, боевом и романтичном человеке, о людях экипажа, не посрамивших чести подводников-североморцев.
Затем говорили коммунист Олег Алексеевич Селичев и представитель молодого поколения подводников Владимир Цветнов.
— Товарищ командир! Через пять минут будем на месте гибели подводной лодки, — доложил штурмам.
— Почетному кортежу начать движение по отсекам, — скомандовал командир.
Ветеран корабля офицер Селичев и два молодых подводника начали свой торжественный путь из носового отсека в корму подводной лодки. Селичев нес на вытянутых руках развернутый Военно-морской флаг, на котором лежала пластина с памятной надписью. Следом за ним шли матросы, они несли живые цветы.
Взволнованными взглядами провожали кортеж подводники. Вскоре из кормового отсека поступил доклад:
— Товарищ командир! Почетный кортеж готов к отдаче воинской почести героям-подводникам.
И снова прозвучал голос штурмана:
— Мы находимся в точке гибели подводной лодки.
— Пластину и цветы зарядить в специальное устройство!
— К выстрелу готовы! — доложили из кормы.
— Пли! — скомандовал командир. — Товарищи подводники! Мы находимся в точке гибели подводной лодки. Вечная слава героям-подводникам, погибшим в боях с фашистскими захватчиками. На корабле объявляется минута молчания.
Все застыли на боевых постах. Был слышен лишь мерный гул, вздохи и пощелкивания работающих механизмов и приборов. Но вот стрелка секундомера обошла свой круг по циферблату и в отсеки проник голос старшего матроса Семенищева. Он читал стихи, посвященные погибшим:
Лишь такие бессмертны в великом и малом,
Имена их для флота священны навеки.
Сколько лучших людей не вернулись к штурвалам.
Не заступят на трудные вахты в отсеки…
Мы в молчанье встаем перед памятью павших,
Тех, чья жизнь — это путь к достижению цели,
И клянемся бесстрашным товарищам нашим —
Мы доделаем то, что они не успели…
Одновременно в отсеках тихо зазвучала торжественная музыка популярной в годы войны мелодии «Морская гвардия»:
…Морская гвардия идет уверенно,
Любой опасности она глядит в глаза.
В боях испытана, в огне проверена,
Морская гвардия для недругов — гроза!..
Отзвучали последние аккорды. Еще несколько мгновений в отсеках стояла тишина. А потом голос командира возвратил экипаж к будням похода.
— Вольно! — прозвучала его команда.
Атомоход продолжал свое движение в глубинах Мирового океана.
Командиры — это совершенно особая категория людей, которая олицетворяет разум флота, его высокую оперативно-тактическую подготовку, его морскую культуру, смелость, мужество, находчивость и быстроту реакции, искусство воспитателя и самое главное — высокую надежность в решительный час.
Владимир Алексеевич Каширский удовлетворял большинству этих качеств. Он любил свое дело, знал его тонкости, умел найти общий язык со всеми на подводной лодке.
Высокого роста, полный, цветущий, с широкой улыбкой, он легко располагал к себе людей. Умело учтя опыт ушедшего на учебу командира, корабельные традиции и взаимоотношения между людьми, он вошел в коллектив быстро и органично. Не лишенный юмора, он умел быть строгим и даже суровым, когда этого требовала обстановка. Постоянно, но не в обидной форме, контролировал работу ведущих специалистов корабля. «Доверять и проверять» — было главным принципом в его службе.
Помню, как во время сеанса связи, взяв секстантом высоту солнца, он определил наше место и зашел к штурману.
— Ну-ка, Юрий Александрович, покажи на карте, где мы сейчас находимся?
Штурман доложил координаты. Сверив их со своими расчетами, командир удовлетворенно кивнул головой:
— Совпадает, разница всего в полмили.
В недавнем прошлом Каширский был замполитом корабля и потому к моей работе относился с особым интересом и пониманием.
Все это сразу определило наши добрые взаимоотношения.
Он постоянно находился в центральном посту, регулярно появлялся в отсеках подводной лодки. Когда он отдыхал? Не знаю.
Впрочем, в море у каждого сутки были насыщены до предела. И наши встречи с командиром проходили как бы по касательной, мимоходом. Но, изучив друг друга до тонкостей, мы успевали за считанные минуты общения решить все наболевшие вопросы.
Мне нравилось в Каширском то, что для него не было мелочей в нашей жизни. Все он считал важным: и боевую подготовку, и воспитание на традициях героев-североморцев, и самодеятельность, и спорт. Я знал, что он может принять участие в концерте и в спорте, несмотря на некоторую грузность, тоже не отстанет. Подтверждением тому послужила внезапная проверка штабом флота физической подготовки нашего экипажа.
Случилось это за неделю до выхода в длительное плавание.
Перед ужином у нас в казарме появился незнакомый подполковник.
— Извеков, — представился он командиру. — Начальник физической подготовки и спорта флота.
Каширский встретил его сдержанно:
— Чем обязаны?
— Проверка по программе военно-спортивного комплекса. Через полчаса — гимнастика, завтра — плаванье, а послезавтра — кросс.
— Оперативно, — усмехнулся Каширский. — Опомниться не даете. Сразу вынь да положь.
— На то и называется проверка внезапной, — согласился Извеков.
В это время зазвонил телефон.
— Я слушаю, — снял трубку командир. — Так точно, товарищ адмирал. Прибыл, у меня в кабинете. Явиться к вам? Есть! А как же проверка! Есть, замполит…
Он повесил трубку и виновато развел руками:
— Вызывает адмирал. Давай, комиссар, бери все в свои руки и вместе со старпомом организуй проверку нормативов военно-спортивного комплекса. Если успею вернуться, то и сам подключусь. Если нет — завтра в бассейне буду в первом заплыве.
